В конце 1990-х годов в южноафриканском массовом воображении
появились зомби. Хотя их появление было обусловлено местными
культурными представлениями, оно стало внезапным и неожи-
данным. Момент оказался не слишком удачным. Их появление со-
впало с тем, что уже хрупкая инфраструктура организации труда
черных оказалась под угрозой из-за резкого сужения рынка занято-
сти (Comaroff J., Comaroff J. L. 1999). В этом была жестокая ирония.
Наемный труд стал излишним именно тогда, когда деколониза-
ция, казалось, должна была положить конец расовому капитализму
апартеида, обещая стабильную, достойную, хорошо оплачиваемую
«работу для всех». Однако переход к демократии совпал с мировой
волной неолиберальных реформ. В результате поставторитарные об-
щества, такие как Южная Африка, переживали новый порядок как
мучительное сочетание обретения гражданских прав и лишения
прав собственности, правового признания и «безработного роста»
(jobless growth) — маскировочный термин для обозначения массо-
вой безработицы1.
Именно тогда распространились слухи о вторгшейся армии сур-
рогатных рабочих: с одной стороны, мигрантов с севера — якобы
больных, отчаявшихся, склонных к преступности, готовых рабо-
тать за гроши, с другой — о существах, воскрешенных из мертвых,
занятых в разрастающейся подпольной ночной экономике. Эти
нежеланные пришельцы и обвинялись в сжатии рынка труда. Так
труд, одновременно признанный и исключенный, присутствующий
и отсутствующий, вернулся в своей фантомной форме. Зомби (dithotsela;
также diphoko), призраки, лишенные качеств живого человека,
воплотились в массовой риторике и песнях, в слухах и репортажах
СМИ, в юридических спорах и трудовых конфликтах (Comaroff J.,
Comaroff J. L. 1999, pp. 20-21). Так как у них нет человеческих нужд,
зомби представляют собой чистую прибавочную стоимость. Они су-
ществуют, как мог бы сказать Маркс, «высасывая живой труд» (Marx
К. 1976, p. 342; Carver 1998, p. 14)2.