Некогда был тут разговор о дженерик-фэнтези сеттингах, в котором я произнес много чего многозначительного и non-substantial. Были разговоры и о васяносеттингах, порождениях самобытного гения мастеров-неофитов. Да.

Но вот нынче разбирал я старые винты и обнаружил — та-да! — васяносеттинг собственного извода. То, по чему я водил первый в своей жизни модуль в далеком 2010 году. Не весь, конечно, нет, большая часть материалов оказалась безвозвратно утрачена (хотя эпилог от конкретно той партии тоже нашелся!) — но то, что я в свое время раздавал игрокам.

Итак, Новое Время, псевдоТридцатилетняя Война, прикидывающаяся псевдоМировой, гримдаркЪ и всё очень, очень плохо! Сорок четыре страницы пдф-справки о чем попало, с картой и флагами!

Май. Весна уже клонилась к исходу, в Касавьехо уже начинались полуденные сиесты, а в Нерке стаял снег. Кузнечики и ветераны сходят с ума, угли сожженных когда-то пограничных застав сверкают, как дымчатые опалы. В деревнях поют, иногда поют и на дорогах. Те, кто не на фронте, торопятся жениться, пока не наступила пора жатвы и пора сбора податей. Дети на городских улицах с веселыми криками бьются на палках, уже зная, что палка эта всего лишь пролог к мечу.

Земля, где мы так многих любили и так многое ненавидели, уже который год прожила без опеки небожителей. Может быть, это были не самые лучшие годы, но так уж легли дороги, которые мы выбрали без карт и указателей. Сегодня мы молим офицера о снисхождении, торговца о милосердии и учителя о совете — обращаясь к богам, что устали от нас, разве что с рассеянной благодарностью. Это так. Но каждый из нас помнит, что было иначе.

Черное необитаемое небо раз за разом прочерчивают падающие звезды — беспечно посеянные семена будущего.

***

Все шло по-прежнему. 573 год от Кораблей был, в общем-то, год как год.

В Южном Гилеаде мрачно, устало режутся король Эдрик и сотавентский маршал Сарабия, отважно сжав друг другу глотки и истекая кровью из передовых полков, ставя офицеров перед новыми и новыми стенами, уже почти слишком прочными, чтоб пробить их лбом. Южный Гилеад все еще не обезлюдел, люди все еще надеются: кто-то на возвращение в Гилеад, кто-то на спокойствие Сотавенто, все — хотя бы на затухание боев к зиме. Перигей надежды Гилеада давно уже на севере, там, где в изломаном мраморе Града Богини иногда слышны шаги.

На восточном фронте также почти что без перемен. «За пустое небо, мертвого короля и бывшее отечество», стиснув зубы, дерется с вирриканцами оренсийский корпус генерала Контена — лейтенанта еще той, королевской армии. Граф Альберто де Бельтран дает в своей ставке дивные балы, освещая покинутый каким-то бароном дом тысячей свечей; он танцует с великим искусством, определяя собой движения не только меняющихся партнерш, но и всего зала — так же, как меняет рисунок фронта. В Марипозе же много читают сейчас, когда ночи наступают позже: принцесса Каталина и почтенная Тереза берут в комнаты одни и те же книги, а куда ближе к марипозскому Порту мужчина и девочка штудируют рукописные конспекты.

Король Олаф в своем холодном, блестящем фонарями Оксенштадте перекладывает, бесконечно перекладывает две пачки одинаковой дорогой бумаги, испещренной одинаково рваными заметками одинаковым убористым почерком. Он почти вывел общий случай разложения функции в бесконечную сумму, последний год он чувствует это всем понемногу сдающим сердцем. Это важнее… но план снабжения на будущую зиму актуальнее. У эрцгерцога Густава таких сомнений нет и никогда не было, так что свое «Штормовое море весной» он допишет уже через неделю — а пока он так и спит у холста.

Патриций Гаудии Пьеро Пезаро всматривается в сумерки за окном, не видя там ничего. Один из его людей на другом конце города, впрочем, тоже уже ничего не видит — по совсем другой причине. Но кого волнует, что патриций мрачен, если весела сама Гаудия? Скоро летний карнавал, и модницы наперегонки сметают жемчуг и перья ярких аустерских птиц — не на платья уже, на маски.

Брайсхед пляшет. В Морсхилле как раз наступила пора свадеб – перед тем, как парни-пастухи уйдут с табунами – а тут Иоанн Линк женит капитана своей фронтовой разведки на полковнике, старшей Северного округа. Глава республиканской медслужбы, вытащив из закромов старую рясу, венчает двух молодоженов в едва-едва введенных мундирах. Приглашений не рассылали – кто жил, тот знал. Морсхилл, что.

В лесистых горах Унии заглядывает в пещерную мглу молодой парень в сером. Он и десяток его местами тяжелораненных товарищей, что залегли неподалеку – все, что осталось от Аванской партизанской бригады. Идти под гору так и так придется; позади идут гилеадские егеря, впереди по тропе ждут вестинские пограничники. Старшой говорил, что разницы – только на какой веревке тебя повесят, но в липкой пещерной тьме то и дело чудятся перекатывающиеся под жесткой шкурой мышцы и маленькие блестящие глаза.

В колониях сняли первый урожай — поровну зерна и невообразимых фруктов, уже погрузив их на высокие корабли и отправив под совсем другое солнце. Если доплывут. Потому что на Тинианах тоже все по-прежнему — на каждые три судна под бело-синим сотавентским флагом выходит один хищный фрегат под «черным солнышком». На самих же островах черненые солнцем аустерцы неторопливо пожинают шумящий ночами сахарный тростник — что-то много его стало сейчас, почти как в старые времена. И поют – куда-то вверх.

С башен Университета Принципата и с плоских крыш Иватьяна разные люди смотрят на один и тот же звездопад.

***

Те же пятеро, что с разных сторон вошли уже на Вестинскую ярмарку, вряд ли интересуются звездами. Зачем? Звезды сейчас везде – их звон в песне нездешних бардов, их огни смотрят из глаз танцующих в кругу девушек, их блеск в искрах от кузнечных горнов, а их покой – в высоких соснах вокруг и в глубоком, чистом Рейгейте, что бежит под мостом.

Но мы здесь не для покоя.