Но самопровозглашение Валерия для мистера Эдвардса показалось событием незначимым, по сравнению со знакомством с прославленным путешественником и археологом мистером Беккетом (тысяча благодарностей мистеру Хейсту). Кроме того, удалось договорится с мистером Фейгином о визите в Ист-Энд. Так что мистер Эдвардс, кем бы он ни был, даже пересмотрел свои взгляды на собственное существование и с бала вернулся домой поздно и в весьма приподнятом настроении.

Дома его ждали письма от Халим-бея (назначил встречу у себя в магазинчике) и от Максвеллов (ничего нового мистер Эдвардс не узнал). Облачившись по старинной малкавианской привычке в розовый шлафрок и задернув поплотнее шторы и полог кровати, мистер Эдвардс отошел ко сну. И тут началось!

Сначала снился более, чем реалистичный сон про то, как троица Ламдиэль-Митра-Киментири устроили становление Имхотепа. Из этого сна ученый вынес для себя такую важную вещь, как звучание древнеегипетского языка. А заодно воспользовался случаем и доложил Митре о текущей обстановке в Лондоне, такой типичный малкавианский юмор, подначивать тех, кто выше тебя, но сейчас ответить не может. Дальше подключился mmnet, похоже, усилиями мистера Мэлона, и взору малка открылись картины смертной жизни собственного сира, мисс Джульетты Парр. Позже появились и прочие участники Конвульсиума + подопытный доктора Тимоти. Мистер Мэлон произнес речь о том, что причиной нежизни для кое-кого из присутствующих является любовь (вот тут мистер Эдвардс, утешающий собственного сира, почувствовал себя очень неладно и стал тем, кем есть) и существование в виде вампира — тоже промысел Божий. И мистер Эдвардс (даже если это был не он) эти слова хорошенько запомнил.

Вечером ученый проснулся с окровавленым лицом — вот они, вампирские слезы, и тут же бросился записывать огласовку епипетских иероглифов.