Оригинал: udan-adan.blogspot.cz/2016/09/osr-aesthetics-of-ruin.html

Во-первых: я знаю, что пытаться делать обобщения o OSR в целом — это дурацкая идея, и что я на самом деле говорю не о «OSR», а о «работах группы писателей OSR, которых можно сгруппировать вместе общими связями с Lamentations of the Flame Princess и друг с другом». Но из этого получился бы плохой заголовок для поста в блоге (полностью согласен — прим. переводчика); и мне очевидно, что обозначенная группа писателей ответственна за самые громкие и известные OSR-материалы последних лет. Люди, которых я имею в виду, включают (но не ограничены): Zak S, Gus L, Arnold K, Patrick Stuart, Scrap Princess, Dave McGrogan, Rafael Chandler, Chris Tamm, James Raggi, Zzarchov Kowolski, Bryce Lynch (чьи обзоры в настоящий момент являются весьма важными и влиятельными OSR-работами сами по себе), James Maliszewski, Patrick Wetmore, Geoffrey McKinney, Clint Krause, Mateo Diaz Torres, Dunkley Halton, Chris McDowall, P. Crespy, and Matthew Finch. И, вероятно, куча других имен, которые я забыл.

У каждого из этих авторов есть персональный стиль; но их работы также имеют ярко выраженную общую эстетику. Можно скучно описать ее как «странный научно-фантастический ужас», но паттерны визуальных образов, которые повторяются в их работах, на самом деле гораздо более специфичны. Более конкретно, одна из вещей, которая связывает многие из них, — это общий интерес к эстетике руин и разрушения.

Руины, разумеется, являются центральной частью D&D, и всегда ими были. Первым драконом в первом подземелье был Смауг в Хоббите, который жил в разрушенном городе гномов, и «это же древние руины» всегда было первым объяснением того, почему святая троица D&D — огромные подземные комплексы, опасные монстры, и ценные сокровища — должна быть объединена одним местом. (Суть многих приключений D&D исчерпывающе описывается через «представьте, если бы в Гробнице Тутанхамона было сто комнат, и половина из них была полна убийственных монстров».) Но не всегда уделяется много внимания разрушенности подземелья; часто разрушенность просто служит оправданием того, что подземелье находится в глуши. Все и всё в нем находятся в практически неразрушенном состоянии. Ловушки функциональны. Сокровище сохранило свою полную ценность. Волшебные предметы все еще работают. Монстры находятся в отличном боевом состоянии. Даже стены и потолки обычно в довольно хорошей форме.

Тем не менее, в работах многих авторов OSR я заметил, что разрушение, как правило, присутствуют на всех уровнях: не только в скучно-буквальной форме физически разрушенных зданий, но и в биологических руинах (разлагающиеся трупы, неисправные экосистемы, нестабильные мутации, вырожденные родословные), социальные руины (падшие империи, распадающиеся общественные порядки, утраченные знания, умирающие традиции), моральные руины (безумие, извращение, фанатизм, коррупция) и так далее. Их работы полны разбитых машин, которые больше не работают, утраченных знаний, которые никто не понимает, выродившихся кланов, погружающихся в дикое варварство, некогда блестящих умов, утонувших в безумии, и падальщиков, живущих среди трупов гигантов. Их любимая фауна — паразиты и падальщики: лягушки, змеи, крысы, жабы, насекомые и пауки. Их предпочтительной флорой обычно являются плесень и грибы. Часто используемые мотивы включают ржавчину, каннибализм, безумие, мутацию, распад, увечье и биологический распад. Вместо того, чтобы быть населенными совершенно здоровым племенем орков, практикующих совершенно функциональную злую магию, их руины скорее всего населены кланами сумасшедших и выродившихся морлоков, практикующих странные полуфункциональные колдовские карго-культы, основанные на плохо понятых фрагментах древних знаний, которые они нашли нацарапанными на стенах темницы. Они не просто живут в разрушенных подземельях: у них есть разрушенные тела, разрушенные умы, разрушенные общества, а иногда даже разрушенные души.

Снова и снова, эти авторы изображают персонажей игроков как крошечные фигуры, блуждающие по миру мертвых и умирающих титанов, спотыкающиеся среди обломков могучих сил, которых они не понимают. (На самом деле, это может послужить кратким описанием сюжета каждого приключения LotFP, которое я когда-либо читал.) Погружаются ли они в Deep Carbon Observatory Стюарта или в Anomalous Subsurface Environment Ветмора, пробираясь сквозь HMS Apollyon в Гуса Л. или Slaughtergrid Чендлера или Carcosa МакКинни, пытаются не умереть в Castle Gargantua Креспи или на склонах Deathfrost Mountain Рагги, или находятся где угодно в Centerra Арнольда К., они будут вне своей зоны компетенции — и будут это знать. Но они не сталкиваются с превосходящей силой, использующей всё свое могущество; вместо этого они обычно пробираются сквозь руины чего-то столь титанического и могущественного, что даже случайные колебания его последних неисправных машин (или карликовые и выродившиеся потомки его охранных зверей, или фрагментарные и испорченные остатки его тайных знаний) вполне способны разорвать их в клочья.

(Посмотрите, например, на слои разрушения, встроенные в подземелье «Dragon Hole», которую сейчас пишет Арнольд К. Разрушенный комплекс водохранилищ, когда-то построенный для перекачивания воды в космос, в котором сейчас обитают остатки семейства драконов, все из которых безумны. Каждый дракон обслуживается культом сумасшедших с промытыми мозгами. Логово дракона полно сломанного оружия и искалеченных драконоубийц. Гниющий труп матери драконов в самом низу. Руины ведут вниз, все ниже и ниже. Приключения Гаса Л. являются еще более наглядными примерами той же эстетики.)

Энди Бартлетт что-то понял еще в 2013 году, когда он писал о Старой школе как обладающей «патетической эстетикой», используя «патетически» в старом смысле этого слова — как нечто, способное вызвать чувство жалости или пафоса в аудитории. Но это только половина. Страх и уязвимость главных героев — и многих антагонистов — могут и должны вызвать пафос, хотя они может также быть использованы для создания чувства комедии. Но огромное несоответствие между их хрупкой, смертной жизнью и их огромным и древним окружением также внушает чувство благоговения и величия: эстетику, которую раньше называли «возвышенной». Человек, истекающий кровью в канаве, жалок. Человек, истекающий кровью в водосточном желобе посреди до-человеческого города шпилей высотой в милю, сочетает в себе пафос и возвышенность.

(Техническим термином для преднамеренно несоответствующей комбинации возвышенных и не-возвышенных элементов был «гротеск», который также является частью эстетикой OSR. Но есть разница между эстетикой, которая намеренно смешивает высокие и низкие элементы, и эстетикой, которая просто помещает их вместе на одну сцену, чтобы привлечь внимание к огромному неравенству между ними.)

Это «патетическое возвышенное» стало чем-то вроде торговой марки многих современных произведений OSR, вплоть до того что нужно сделать умственное усилие, чтобы осознать, что на самом деле это немного нелогично. Реальные люди не выбирают, стоит ли им встречаться с цивилизацией на ее пике, а не с ее древними руинами, но это делают авторы и мастера. Если предпосылка вашей игры заключается в «что-то огромное когда-то произошло здесь», то почему это «что-то» не является центром вашего сценария? Почему не использовать возвышенное возвышенное, а не патетическое? Почему не сделать персонажей равными миру, с которым они сталкиваются — могучими людьми в век их могущества, а не крошечными чужаками, со страхом ползущими по его обломкам? Возьмите что-то вроде приключения Гаса Л. «The Dread Machine». Оно превращает персонажей в искателей приключений, исследующих древний подземный комплекс, который пережил не менее трех разрушений: разрушение империи, которая его построила, последующее разрушение религии, которая разрушила эту империю, и недавнее разрушение большинства существ, которые когда-то защищали его. Зачем начинать спустя три апокалипсиса в многослойных руинах, вместо того, чтобы противопоставить злодеям во всей их злой славе, персонажей игроков как возвышенных, эпичных героев?

Я думаю, что это нечто большее, чем просто совпадение. Несмотря на то, что они предпочитают более низкие уровни мощности, игровые стили OSR имеют тенденцию быть очень открытыми, предоставляя персонажам игроков как можно больше свободы взаимодействия с окружающей средой и возможность исследовать ее любыми дикими саморазрушительными способами, которые они могут придумать; но эта открытость требует и подразумевает определенный набор отсутствий. Если персонажи игроков могут бегать внутри гигантской машины, нажимая на ее рычаги, чтобы увидеть, что происходит — и они должны иметь такую возможность, потому что это классика, — это означает, что создателя удивительной машины, со всем его технологическим и организационным мастерством, которое подразумевает размер и сложность машины, больше нет рядом, чтобы их остановить. Если персонаж игроков могут бегать с места на место, убивая или оказывая дружескую поддержку обитателям каждой области — в зависимости от прихоти — то это подразумевает отсутствие какой-либо всеобъемлющей власти, способной контролировать движения этой банды бомжей-убийц. Работающий общественный порядок является врагом свободного приключения, и поэтому чем больше все разрушено, тем больше свободы у игроков.

(Обратите внимание, что это гораздо менее верно в отношении модели игры «запланированные боевые столкновения», которая стала нормой в эпоху 3-ей и 4-ой редакций D&D, где «прорвитесь в форт и проложите свой путь через все возрастающую серию заранее спланированных битв с защитниками, отчаянно пытающимися отразить ваше вторжение» является вполне законным дизайном сценария. На самом деле, для подобных приключений слишком большое разрушение становится помехой: вы не хотите, чтобы персонажи игроков обходили боевые столкновения, пробираясь через дыры в стенах или манипулируя суевериями Морлоков...)

Я намекаю на то, что чем разрушеннее все вокруг, тем больше это «все» открыто для приключений в свободной форме. Неисправные ИИ, личи с Альцгеймером, сумасшедшие и бредящие бессмертные, сбоящие магические системы безопасности… все эти вещи открыты для манипуляций персонажами игроков так, как их исправные аналоги не были бы. Разумные и организованные существа будут рационально, эффективно и коллективно реагировать на вторжение на их территорию, и это ведет к очень коротким приключениям; но если они странные, суеверные и сумасшедшие, то они могут реагировать гораздо более разнообразно и интересно — возможность, которую классический модуль The Lost City использует с большим эффектом. Потрясающее Мир Волшебство Древних, вероятно, не очень пригодится вам в вашей игре: либо оно на самом деле окажется не слишком мощным — что сильно разочаровывает, или это оно действительно обладает потрясающей силой, и в этом случае разрешение использовать его персонажами игроков или против них может закончить кампанию. Но фрагментированные и плохо понятые остатки Потрясающего Мир Волшебства Древних все еще очень могущественны — и именно из-за их разрушенного состояния им можно дать эффекты, не разрушающие игру, фактически не уменьшая загадку самих Древних. Независимо от того, насколько фантастическим может быть что-то, раскрытие тайны уничтожает мистику: но если игроки сталкиваются лишь с фрагментами, целое остается таинственным и неопределенным, что отлично подходит как для создания атмосферы, так и для того, чтобы допустить и поощрить тот тип поисковых игр, который большинство игр OSR пытаются создать.

Я не думаю, что это единственная причина, почему руины и разрушение являются таким распространенным мотивом в написании OSR. Часть этого проистекает из правил: если вы персонаж 1-го уровня с тремя хитпоинтами, исследующими загадочный подземный мир с драконами и демонами в нем, то определенное ощущение того, что окруженный вами мир затмевает вас, неизбежно. Отчасти это происходит от восхищения ужасом, который является жанром, который буквально был создан чувством дискомфорта людей, вызванного руинами прошлого. (Вот она, причина, по которой в ранних готических романах так много разрушенных аббатств.) Многие из них унаследованы от писателей-фантастов 1920-х и 1930-х годов, таких как Говард и Лавкрафт, которые пытались разобраться с новыми перспективами «глубокой истории», раскрытыми наукой и археологией их исторического периода. Но я думаю, что причина, по которой руины выживают как принцип дизайна, а не просто как эстетический выбор, заключается в том, что они хорошо подходят для желаемого типа игры. «Пять парней захватывают храм с полным гарнизоном (или замок, или лабораторию, или что-то в этом роде)» — это всегда ограбление или рейд коммандос. Но «пять парней захватывают разрушенный храм»… Вот теперь это настоящее приключение!